Он меня допекал удручающим словом:
«Час за часом подходит к закату Европа —
Это будет, пожалуй, почище потопа!
Люди скроются в норы, зароются в Альпы,
Поснимают друг с друга косматые скальпы.
И, виляя хвостами, последняя пара
Съест друг друга средь чадного дыма пожара…
Мир объелся культурой! Ни воли, ни силы.
Отстоять ли Европе свои Фермопилы?
Войны, голод, отчаянье, бунты и тифы,—
А под занавес… с красными пиками скифы».
Не люблю я, признаться, ни бокса, ни ки́но,
Но меня взволновала такая картина…
Что за черт, в самом деле? Иль солнце устало?
Иль земля, отощав, навсегда отрожала?
Над балконом — детей бесконечные ленты,
В политехникум с папками мчатся студенты,
На скамейке пожарный прильнул к белошвейке,
Под окном у консьержки трещат канарейки…
Что ж торчать перед Сеной с губою отвислой
И надежды струей поливать сернокислой?
Если завтра потоп — строй ковчег из обломков
Иль повесься в чулане на крепкой тесемке!
«Не робейте, Петров…» В доказательствах роясь,
Я хотел ему бросить спасательный пояс.
Но, увы, не нуждался он в этом нимало,
На лице его бодрость, как масло, сияла:
Ворох книг проглотив, нанизав все поклепы,
Стал он спе́цом почти по закату Европы,
Даже даты предсказывал точно и веско,
Как гадалка из Тулы Агафья Франческо,
Даже фильму закатную стряпал в секрете —
В первом акте Венера верхом на скелете…
Занимаясь «Проблемою пола» когда-то,
Перешил он Венеру теперь для заката.