Открытое настежь окно.
Напряжённый закат,
Словно зарево, высветил лица.
Как пластинка легка,
За стенами планета кружится
В погребальном убранстве,
И в комнате — полутемно.
Этот реквием Брамса
Уже не скупая латынь, —
В нем немецкий язык
Узаконил неистовый Лютер.
Время за руки браться, —
Завыли печально и люто
Океанская зыбь
И песчаные ветры пустынь.
Хляби шаткой земли,
И морей ненадёжная твердь,
Рёбра синие гор,
Где так воздух разрежен и душен.
Если б знать мы могли,
Как прекрасна и празднична смерть,
Как торжественен хор,
Отпевающий каждую душу!
Где уж лодке поспеть, —
Стал паромщиком старый Харон.
Перевозит с трудом,
В том не видя особенной чести.
Никогда уже впредь
Нам не ведать таких похорон,
Даже если все вместе уйдём,
Даже если все вместе.
Заоконная слякоть
Приклеила листья к стенам.
Хор, звучащий всё глуше,
Осеннего тления сырость.
Снова хочется плакать,
Как в юности плакалось нам,
Словно идол разрушен,
И мы — поколение сирот.
Пенье скрипок — о ком это?
Слышно скрипенье иглы.
Листья стаей единой
Слетают с опущенных веток,
И душа — словно комната,
В сумерках тонут углы,
Но горит середина
Вечерним пронзительным светом.