Журнал Михаила Кречмара

Лично я девяностые любил и люблю непрекращающейся любовью. Мне в них было хорошо. Я чувствовал себя в них на своём месте. А если я это место вдруг случайно терял, то легко находил новое, и не хуже.

Фото Светланы Гореликовой

Наш вездеход, вперёд лети! К паабеде коммунизма!

Мой друг – диссидент, поэт-декадент,
Листает журнал «Континент»
Он ловит момент, он вольный студент,
Потомственный интеллигент.
Он ездит в такси, он чтит Дебюсси,
Он слушает лишь Би-би-си…
Устав от России, он верит в мессию,
Лелея леса в Теннеси.

Перед бугром стоит тоска,
А на бугре стоит доска,
А за бугром – так просто сказка…
И за бугор течёт река!..

Мой друг – металлист, сверкает, как глист,
На нём металлический лист…
Он каратеист, он слушает «KISS»
И стены ломает «на бис».
Он всё бы отдал за хэви металл,
Когда бы хоть кто-нибудь взял…
И вот он поддал, ввязался в скандал,
И полис его повязал.

Перед бугром стоит тоска,
А на бугре стоит доска,
А за бугром – так просто сказка…
И за бугор течёт река!..

Мой друг пацифист на вид неказист:
Не стрижен, не брит и не чист…
Но все полиса твердят, что он самый
Главный в Москве террорист.
Что он наркоман, что курит он план,
А если не курит, то пьян,
Что плачут не зря по нём лагеря,
Но делу мешает статья!..

Перед бугром стоит тоска,
А на бугре стоит доска,
А за бугром – так просто сказка…
И за бугор течёт река!..

Мой друг кришнаит себе не вредит:
Он очень цивилен на вид…
Свой зная удел, рубает продел,
Нутром постигая предел.
Закончится круг, над трупом, к утру,
Прочтёт маха-мантру гуру…
И Кришна простит, и всё возместит,
Его воплотив в общепит.

Перед бугром стоит тоска,
А на бугре стоит доска,
А за бугром – так просто харе-кришна…
И за бугор течёт река!..

Мой друг – просто так – не любит напряг –
В себе ничему он не враг:
Он курит косяк, киряет сушняк,
И верит в великий ништяк
Он тоже устал, и хэви металл
Его иногда утешал…
Но глядя во двор он видит забор,
И хочет разрушить бугор.

Перед бугром стоит тоска,
А на бугре стоит доска,
А за бугром – так просто сказка…
И за бугор течёт река!..

Уинстон Черчилль. От Лондона до Ледисмита через Преторию.

Наш Уинни снова на войне, на этот раз - англо-бурской. Эта книга - о первой её части, когда буры вторглись в английскую колонию Наталь и, в общем-то, ее едва не захватили.

Эта книга - собственно, сборник статей военного времени, поэтому подробности самого пикантного эпизода - побега из тюрьмы в Претории - остались за кадром. (Спойлер - спрятали сочувствующие и устроили на поезд).

Вообще Черчилль замечательно пишет о войне - спокойно, с элементами самоиронии, и самокритики.

Очень характерны разговоры с охранниками из буров, которые этапировали Уинни на кичу.

Кстати - вот пример, когда крупнейшую колониальную державу подвергли остракизму, в общем-то, все ведущие державы мира, хотя причины войны были весьма неоднозначны.

В отличие от ее исхода.

В общем, мне немного жаль, что Черчилль так серьезно занялся политикой. В литературе б он сделал не меньше.

История Судана и суданской экспедиции Китченера 1896 года, изложенная участником.

Черчилль, конечно, принимал личное участие уже на финальной стадии войны, однако, книга его, мало того, что излагает предысторию конфликта до обозримого горизонта прошлого, но и содержит исчерпывающие сведения о формировании англо-египетской армии, продвижении её на юг, снабжении, логистике и постройке железной дороги.

Вообще, конечно, читая эту книгу, всё время думаешь о современных римлянах, надвигающихся на земли варваров.

В частности, как только какой-то населенный пункт замирялся, к нему подводилась железная дорога, с ее помощью создавалась мощная военная база; и только после этого следовал очередной бросок на юг.

Движение по железной дороге поддерживалось канонерскими лодками, в большинстве, произведенными в Англии, и привезенными на Нил по той же ж/д.

Дана очень полная характеристика двух фигур, разнонаправленными действиями которых и была создана работорговческая империя дервишей - Гордона и Махди. Обоих Черчилль характеризует как исключительно честных и принципиальных, глубоко верующих, людей. И следованием своими принципам они успешно создали тот адок, которые пришлось давить всей британской военной машиной. (Который, собственно, и укатал обоих в могилу). Очень наглядный пример того, куда приводят благие намерения, кстати.

Интересно, битва при Омдурмане - наверное, последняя, где лоб в лоб столкнулись на ограниченном поле боя в плотном строю огромные массы людей?

Кстати. Черчилль пишет о потерях среди личного состава и обращает внимание большое количество убитых английских офицеров. (По предыдущей книге об афганской войне видно то же самое). Кодекс приказывал им вести лично войска в бой, они и напарывались на пули.

Ну и написана книга очень хорошо - автор получил Нобелевскую премию по литературе совсем не зря.

Должен сказать, что вот уже лет пять могу пить только тот чай из Китая, который привозит bulrathi ; и из Англии, от vladimir000 (Не, вру, Базилур ещё бывает ничего).

Не знаю, что мои друзья с чаем делают там, или что с покуным чаем на фабрике делают уже тут, но вспоминаю чудную историю от моих друзей-хиппи конца 70-х.

Жили они в Ленинграде напротив знаменитой фабрики им. Урицкого, на которой изготавливали "Беломор".

Папиросы они принципиально не покупали, а табак пиздили следующим образом.

Табачные листья привозили на фабрику в грузовиках под брезентом. Грузовик останавливался на некоторое время перед открывающимися воротами, хипы прыгали в кузов ножиками резали брезент, набивали себе все запазухи табачными листьями и спрыгивали обратно, пока грузовик не заехал на фабрику.

Курили они этот табак и всё удивлялись, как из такого замечательного сырья получается та чача, которую набивают в "Беломор".

И вот как-то у них прорвало батарею отопления. А табак у них лежал на газетке, шоб дышал, аккурат под ней.

Погоревали хипы, но что ж делать? Не пропадать же продукту?

Высушили табак.

И поняли, чем набивают "Беломор".

Так случилось, что из трилогии об Иосифе Флавии я читал ранее только "Иудейскую войну" и "Настанет день".
Сейчас в руки попались "Сыновья", я их проглотил; а дальше решил обновить в памяти книгу о Домициане.

Как обычно, надо понимать, что это - попытка еврея как-то осмыслить события 1930-х - 1940-х годов в форме античного романа, "пеплума", как бы сейчас сказали.

Образованный человек старшего поколения без труда увидит в этой истории и гитлеровскую Германию, и ряд её персонажей. Домициан, конечно, до Алоизыча не дотягивает по всем параметрам - хотя вот кто знает? Фейхт был современником Алоизыча (и, кстати, был представлен Сталину), а мы - нет.

Но интересна вся трилогия не этим.

А дискуссией о месте искусства в мире; а также о национализме и космополитизме. Потому что Иосифа всё время швыряет между этими двумя понятиями; и сложно сказать, в какой ипостаси он встречает свой конец. До космополитизма мир ещё не дорос; а из национализма, в общем-то, вырос - и "в чём правда, брат"? Кстати это же можно сказать и о современном мире в полной степени.

А весь этот солдафонский Рим, беснующийся от религиозного фанатизма Израиль, интриги и махачи, коварные враги и ебанутые бабы - именно что не более чем художественное оформление этих двух дискуссий.

Кстати, я вот не считаю этот цикл трилогией о евреях и еврействе, как к нему принято относиться у образованщины - он, в общем-то, совершенно общечеловеческий тут. О том, как выжить крохотной нации при полной зависимости от гигантского и не очень дружественного государства. И о том, что в этой борьбе позволено (с точки зрения общечеловеческих ценностей); а что - нет.

И, кстати, о тиранах. Фейхту очень хорошо удаются сумрачные хмыри с припиздью - см. Лже-Нерона, скажем.

Отсюда

— «Диетрология», — сказал граф Никколо, — вот единственное итальянское слово, которое вам нужно знать, чтобы разобраться в следствии по делу Флорентийского Монстра.

Мы по обыкновению обедали в «Иль Бордино». Я ел «баккалу», соленую треску, а граф наслаждался шпигованной жареной свининой.

— Диетрология? — переспросил я.

— Диетро — позади. Логия — изучение, — важно объяснил граф, словно читал лекцию в аудитории, и его сочный английский акцент эхом отдавался в пещерном интерьере ресторанчика. — Диетрология — это идея, что очевидное не может быть истинным. Всегда что-то таится позади — диетро. Это не совсем то, что вы, американцы, зовете теорией заговора. Теория заговора — это теория, предположение, возможность. Диетролог имеет дело с фактом. Так и обстоит дело. Наряду с футболом, диетрология в Италии — национальный спорт. Все понимают, что происходит на самом деле, хотя бы… Как вы, американцы, говорите, хотя бы и не знали ни шиша.

— Почему? — спросил я.

— Потому что это придает людям сознание собственной важности. Может быть, они чувствуют себя важными только в узком кружке придурковатых дружков, но, во всяком случае, они — посвященные. Сила в том, чтобы знать то, чего вы не знаете. Диетрология связана с итальянским понятием силы. Необходимо создавать впечатление, будто вы знаете все обо всем.

— И при чем тут следствие?

— Мой дорогой Дуглас, в этом самая суть дела! Они любой ценой должны найти что-то, скрывающееся за бросающейся в глаза реальностью. Что-то обязательно есть. Почему? Потому что невозможно, чтобы то, что вы видите, было правдой. Ничто не просто, ничто не таково, каким видится. Это выглядит как самоубийство? Да? Тогда это наверняка убийство. Кто-то пошел выпить кофе? Ага! Он пошел выпить кофе… А чем он на самом деле занимается?

Он засмеялся.

— В Италии, — продолжал он, — постоянно царит атмосфера охоты на ведьм. Видите ли, итальянцы от природы завистливы. Если кто-то делает деньги — наверняка он мошенник. И, конечно, он с кем-то в сговоре. Итальянцы — материалисты, и потому завидуют богатству и власти. Они относятся к ним с подозрением и в то же время стремятся их обрести. У них с богатством и властью любовь-ненависть. Классический пример — Берлускони.

Дуглас Престон, Марио Специ. Флорентийский монстр